– Казаки – слова понеслись потоком, как у актера, забывшего роль, и пытающегося заболтать зрителей – видит Бог, не искал я ссоры с Оттаром. И не моя вина, что встретились мы с ним в смертельном бою. Он сам выбрал свою судьбу. Не я, воткнул ему меч в шею, – взявшись за конец палки, резко дернул ее. "Если застрянет и не выйдет, это будет конец", запоздалая мысль пронеслась, когда палка нехотя покинула плоть. Из раны медленно полилась, еще не остывшая кровь, – Святой Илья, водил сегодня моей рукой! Пусть Господь наш милосердный, судит его грехи, а я прощаю.
Торжественно закончив речь, подобрал вторую палку с застрявшей в ней саблей, пошел к своей одежде. Это выступление убедило не всех. Более того, видимо добавило последние капли в чашу сдерживаемых чувств, и они прорвались бурным потоком. Это можно было понять, прощать человека, после того как пробил ему горло, тут было явное лицемерие, как ни блуди словами вокруг да около. Один из троицы, невысокий светловолосый казак с синими глазами и нежным молодым лицом, не знавшим бритвы, выплеснул обуревавшие его чувства.
– Это не был Божий суд, казаки, этот недоносок, подло убил Оттара. У него было два клинка, а Оттар вышел с одной саблей. Не ангел, а черт водил его рукой. Он убил его безоружного, не дал саблю поднять. Да Оттар, таких как ты щенков, гречкосеев, десяток бы порубил и не заметил.
От выплеснутых чувств у него покатились слезы и задрожал голос, он хотел еще что-то сказать, но поняв, что сейчас заплачет, до скрипа сжал зубы и смахнул слезы рукавом своего старенького кожуха. "Почему таких хороших, наивных ребят, так часто тянет к натурам сильным, но порочным. Противоположности притягиваются друг к другу", подумалось с грустью. Любой ответ на эмоциональную, нелогичную речь, всегда будет выглядеть, как попытка оправдаться, поэтому следовало молчать, тем более что Иллар признал поединок состоявшимся.
– Все мы знаем Демьян, что вы были с Оттаром как братья, и понимаем твои чувства. Но не дело казаку на круге речь держать, не подумав. Слово не воробей. Вот тебе мой наказ как атамана, которого ты на круге избрал. Сейчас ты увезешь Оттара к Насте, и останешься с ней, ей тяжелей, чем тебе будет, поможешь, чем надо. Завтра с нами не едешь. Ты, Остап и Сулим, здесь останутся, чай не на войну едем, да и тут глаз нужен. И будешь ты Демьян думу думать, и рта не открывать. А как будем мы по Оттару сороковины править, выйдешь ты Демьян на круг, и снова скажешь, что ты про поединок думаешь, а мы все послушаем.
Иллар говорил спокойно и веско. В его тоне звучало то участие, то проскальзывали обертоны, от которых морозило. Прослушав это короткое выступление, осталось только поразиться тому, как много смыслов, удалось воплотить Иллару, в таком коротком решении. С одной стороны троицу разделили, самого буйного, якобы наказали, тех, кто не вякает, поощрили. Но это с одной стороны, а с другой, по его реакции, очевидно, что Оттар был для него кумиром. А в кумире нравится все. В том числе и его жена. И пусть жена кумира для тебя не совсем земная женщина, но ты хочешь быть с ней рядом, слушать ее голос, наблюдать ее черты. А тут ты обязан быть с ней, атаман приказал, особенно в такой трудный час, а дальше, кто знает, вдов на Руси, во все времена, было больше чем вдовцов. За сорок дней, поселится в сердце Демьяна надежда, что пусть не сейчас, пусть через год, через два, склонится сердце Насти на его сторону, и победит Демьянова надежда, Демьянову гордыню. Выйдет Демьян, и скажет очевидное "Ошибся я атаман, честным был бой", а все подивятся, что не пугал, не стращал атаман, ничего не делал, а пересилил казак гордость, что дороже жизни, сам признал не правоту свою.
Иллар закончил говорить и оцепенение, которое охватило всех нас, сменилось облегченной суетой людей, для которых, наконец, все стало ясно, и столь для них яростно непривычный бег событий, снова сменился на неторопливую поступь. Надевая сапоги на уже успевшие замерзнуть ноги, одновременно разглядывал саблю, остановленную сучком и умудрившуюся до половины врезаться в твердое как железо дерево. "А были мы с тобой Богданчик, на волосок от смерти, из за двух очевидных ошибок. Первая очень грубая. Один из основных, базовых, принципов арнис – максимально сокращать плечо удара противника, был откровенно похерен. Вместо того, что бы глубже войти в его удар, и принять удар, от нижней половины клинка, где момент импульса не столь велик, все было сделано, с точностью до наоборот. Спасло то, что удар был слишком откровенным, и от меня никто не ожидал сопротивления, смотрели как на клоуна. Поэтому удалось провести практически одновременный удар по лезвию и по руке. Вторая ошибка, еще грубее, укол в шею, в который я откровенно провалился. Второй раз слепое везение, попал в основание кадыка, палке деваться некуда, как только в шею войти. Придись удар чуть выше, скользнула бы палочка, как миленькая, по кадыку, и прошла бы по касательной, порвала бы кожу, да в лучшем случае, пару мышц. А Оттар, обнял бы меня за шею, своей левой рукой, прижал бы нежно к своей подмышке, и все, тут не соревнования, ручкой не похлопаешь, мол, сдаюсь, был не прав. А ведь, как больно отучал мастер от таких ошибок. Чуть провалился в атаке, беги, прикладывай лед, либо к дурной голове, либо к нерасторопным рукам, либо к тому и другому, чтоб им обидно не было". Раздавшийся рядом голос, заставил вздрогнуть, осознать себя уже одетым, и продолжающим тупо пялиться на палку с саблей.
– Что не знаешь, как саблю достать парубок? – несмотря на веселый тон, глаза атамана рассматривали меня холодно и задумчиво. Приблизительно так смотрят на ядовитую змею, решая то ли прибить, то ли обойти и не трогать.