– Ну что казаки, потешились? Давай дальше добро делить, чай многим еще до дому добраться надо, – и расчеты, сколько что стоит, закипели с новой силой.
Пока нагрузил коня, пока вернулся с бочками обратно, процесс раздела имущества близился к завершению. Большинство паковалось в дорогу, от котлов разносились ароматы тушеного мяса и ячменной каши.
Возле атаманов стоял отец Василий, одетый по-походному. Он коротко прочитал молебен в честь нашей победы и обошел нас, густо кропя наши склоненные головы и трофеи святой водой. Все жертвовали на церковь, кидая монеты в большую кружку, которую нес один из казаков, выполняя функции дьяка. Затем все собрались у котлов, подняли первую чарку и помянули тех, кто уже не сядет у костра. Вторую подняли за удачу казацкую, чтоб не забывала она про нас, и не отворачивалась в другую сторону. Третью казаки подняли за атаманов, что добре в поход сводили, с добычей, и без больших потерь домой привели.
Засиживаться не стали, все спешили засветло добраться домой. Отец Василий отправился вместе с казаками, везшими убитых, завтра ему предстояло проводить их в последнюю дорогу. Иллар с Георгием поехали разбираться с девушками, а мы с Иваном вслед за ними, делить добычу снятую с черкасских казаков.
На душе было паршиво. Я, вдруг понял, что завтра девятый день. В нашем доме, соберется семья и мои близкие друзья, чтоб помянуть мою кончину, и я бессилен подать им знак. Бессилен. Такое рабское слово.
Господи! Дай мне силы изменить то, что я могу изменить, дай мне терпения, вытерпеть, то, что я не могу изменить, и дай мне мудрости, отличить первое от второго.
Атаманы наотрез отказались брать что-либо с добычи, которую мы взяли с черкасских казаков, и дали нам наказ, продать все это не ближе чем в Чернигове, и ничего себе из этой добычи не оставлять. Подумав, мы с Иваном решили пока ничего не делить. Если Бог даст, в живых мне остаться, после поединка с татарином, то вместе в Чернигов поедем. До Киева, Иван знал не одну дорогу, как пройти, никого не встретив, а дальше дорога набитая, из Киева, купеческие обозы, каждый день в ту сторону выходят, наймемся охранниками, еще и с прибытком в Чернигов приедем. На том и порешили. Все монеты, которые вытрусили с их поясов, оставили атаманам, сказав, что это не им, а девкам на приданое. Они особо не упирались. Осталось придумать, куда деть восемь лошадей, которые стояли у Иллара в конюшне, и которых никто видеть не должен. Немедленно отправляться в Чернигов, Иллар запретил, дорога дальняя, тут у нас, распутицы нет, а что севернее деется, никто не знает, потому что до морозов, никто никуда не ездит. Немного подумав, Иллар хитро улыбнулся, и сказал весело
– Пусть, пока, у меня, в стойле постоят, а завтра с утра, Богдан их на хутор к Нестору Бирюку перегонит, там и постоят до морозов. Заодно, будет, чем припас к Илькиной вдове завезти.
– Богдан, иди отдыхай, переночуешь сегодня у своих, завтра затемно выезжаешь, Давид с тобой поедет, на дорогу выведет. Я сегодня вдове припаса соберу, в этом году еще не возили, отвезешь ей. Посмотри, может там, к зиме, помочь надо, дров навозить, или еще что, но так чтоб ты за неделю управился. Сегодня у нас середа. В следующую пятницу с утра, чтоб ты уже был у меня. И смотри, никаких отговорок принимать не буду, вдове, помочь к зиме собраться, это мой наказ.
– Нестору передашь, что коней, я через месяц заберу. Будет о конях спрашивать, скажешь, не знаешь ничего, атаман велел к нему перегнать. Его сыну, Дмитру, передашь, чтоб вместе с тобой, в пятницу, тут был, с недельным припасом. Вместе с ним, и с Сулимом, в дозор поедете. Все понял?
– Все, батьку
– Тогда, езжай.
Тоска, накатившая на меня по дороге, никуда не девалась, перед глазами проплывали лица близких мне людей, оставшихся в невообразимом далеко, лица которые мне уже не суждено увидеть, черты, которые будут стираться с памяти, усиливая горечь утраты, каждым прожитым годом. Поняв, что так просто, меня сегодня не отпустит, решился на кардинальные меры.
– Батьку, продай мне, маленький бочонок вина
– Тебе зачем?
– Иван сказал, мне выпить нужно, а то у меня от крови, в голове помутилось.
– Иван, что у вас стряслось?
– Дай ему вина, надорвался малец. После боя с черкасскими, шальной совсем был, кони от него разбегались, если б не ехать ему, я б его сам, связал, и вином споил. А сего дня, сам разве не видел, как он после боя с Василием смотрел, чисто волчонок дикий.
"Волчонок…"
Слово, острым ножом, чиркнуло по не затянувшейся ране на сердце, и кровь, горячей кислотой, полилась, обдирая тонкие корки. "Я живой, Любка, услышь меня. Услышь. Боже наш милосердный, пусть она услышит меня, неужели я так много прошу…".
– Богдан! Что с тобой?
– Все добре, батьку, в голове замакитрылось, как будто, мне кто, уши заткнул.
– Э, парубок, да с тобой, таки беда. Давид, принеси с погреба, малый бочонок вина.
– Много, не пей. Кружку, две, на ночь и спать. Оклемаешься. Все, скачи домой, завтра в дорогу.
– Добре, батьку. Сколько за вино?
– Награда то тебе, от меня, Богдан. Бери, заслужил. Добре бился, большую службу казакам сослужил. Служи так и дальше. Как вино выпьешь, бочонок занеси, поедем в Киев на ярмарок, еще купим.
– Спаси Бог, тебя, батьку.
Атаманы, зашли в хату, решать с девками, кто остается, а кто едет к Непыйводе. Во дворе остались мы с Иваном и Давид. Иван готовил лошадей в дорогу. Они с Непыйводой, успели занять пятерку лошадей, чтоб девок посадить. Я забирал свои, три лошади к родителям, а Давид расседлывал, и распаковывал, своего и батиного коня.