Параллельный переход - Страница 54

– Одеваюсь я, после того как с боярином повалялась, и думаю, что ж мне не стыдно совсем, я ж только что с чужим мужиком в постели была. А потом поняла, что мы с ним не любились, мы бились, а куда бой заведет, и как биться придется, того никто наперед не знает. В бою ты только про победу думаешь, про все другое забываешь.

– А боярин веселится, подобрал, говорит, я к тебе ключик, биться ты больно любишь. В постели ты меня всяко побьешь, тут мне с тобой не справится, а вот если на ножах меня побьешь, Богом клянусь, ни тебя, ни другую бабу, окромя жены, не трону, проситься будете, чтоб в постели повалял, палкой отгонять буду. Видно самому ему уже бабы надоели, раз так зарекся, и боярыню он сильно любил, знал, что она ему все простит, ничего не скажет, а все одно сердце у нее заболит, от его забав.

– Недолго я в постели боярской повалялась, и месяца не прошло, как начала я боярина на ножах бить. Как ухватки добре выучила, так и стала бить. Прав был цыган, там силы особой не надо было, только быстрота и ловкость. А я, всяко быстрее боярина была, что моложе, а что родилась такой быстрой. Малые были, в снежки игрались, никто в меня попасть не мог, всегда уворачивалась, мать сказывала, дед мой покойный, тоже быстрым был, становился на пятьдесят шагов от лучника, и от стрел уворачивался, не мог тот в него попасть.

– Как первый раз боярина побила, обрадовалась, и давай его в постель валить, думаю, помнит про слово свое, аль забыл. Мужики часто забывают, то, что нам, бабам, обещают. Ничего, потешусь с тобой на прощание, а потом напомню про слово твое. Только отстранил он меня, иди, говорит, к боярыне, завтра придешь. Прихожу на другой день, вижу, ждет меня боярин с деревяшками, волнуется. Давай говорит, покажи мне, чему научилась. Думаю, может поддаться ему, ишь, как переживает сердешный, какому мужику приятно бабе проиграть, только почувствовал он мысли мои, и сказал, так, что у меня мороз по коже прошел. Если увижу, что поддаешься, будешь батогами бита, слово даю. Тут меня зло взяло, побила его быстрее, чем в прошлый раз. Глазом он моргнуть не успел, как поймала левой рукой, его руку, мимо себя завела, и с разворота, обратным хватом дала ему деревяшкой в правый бок, точь в точь, как он учил.

– Расстроился совсем боярин наш, сел на лавку, и сказал. Как быстро старость подкралась, вроде и не жил еще, а молодость уже пролетела. Все, говорит, Надийка, кончилась твоя наука, научил тебя чему смог. Я, Богу, слово давал, не трону больше ни одной девки. Пойду, говорит, боярыню порадую, давно она этого ждала. Подошел к стене, снял кинжал небольшой, в простых, кожаных ножнах, и дал мне. Прими, говорит, подарок прощальный, пойди к сапожнику нашему, пусть приточит тебе к правому сапогу. Да он сам все знает. Носи его, говорит, всегда, никто не знает когда беда случится, но если ты к ней не готов, тут только твоя вина.

– А через девять месяцев, Богдан у меня родился, и по сей день я не знаю, чей он сын. Как малый был, ну чисто вылитый Иван, чернявый, боцматый такой карапуз. А как подрос, волос посветлел, вытянулся, на меня стал похож, и на деда моего покойного. Мать моя, как увидит, так и слезы льет, вылитый, говорит, отец, только маленький еще. У боярина нашего, младшенький, Борислав, на полтора года Богдана старше был, его боярыня родила, мы еще в селе жили. Тоже светленький уродился, не пойми в кого. У боярина, волос черный, как воронье крыло, и у трех старших детей, такой же. Как подросли вы, стали во дворе вдвоем играть, светленькие оба, тоненькие, стали злые языки шептаться, что Богдан, боярина нашего байстрюк.

– Я то не слушала, уже тогда тучи над нашим боярином сгущаться начали. Как тебе годик был, умер старый князь, кому боярин присягал. Думали все, брат, на место его, великим князем станет, но по-другому вышло. На смертном одре просил всех старый князь, сыну его присягнуть, верил, что добрым хозяином он будет. Присягнули все сыну его, из уважения перед заслугами старого князя, но не вышло с того добра. Через год, замирился молодой князь с ляхами, и отдал им в подарок половину Волыни, наш Холмский удел и Белзский, и велел всем боярам, клятву верности польской королеве принести.

– Сперва, вроде не трогали ляхи православных бояр, но потом стали пряниками в свою веру заманивать. Кто в римскую веру перейдет, тот мог в сейме заседать, его от королевского тягла освобождали, и многие другие вольности обещали. Многие бояре, бывшие товарищи по походам, боярина нашего, вере отцовской изменили, в шляхту перешли, дедовские порядки ломать начали, на своих землях панщину ввели, крестьянам, под страхом смерти, запретили к другим боярам переходить.

– Смотрел на это боярин наш, только зубами скрипел. Потом женил сынов своих старших и дочку замуж отдал, только ей шестнадцать исполнилось, под Киевом все они осели. Так сговаривался, что с той стороны в приданое земли дают, а он крестьян на нее приводит. Под Киевом много земли пустой гуляет, туда он часть своих крестьян привел, а часть недовольных крестьян, у шляхтичей подговорил переселяться, и перебраться помог. На него пробовали даже в суд подавать, но ничего доказать не смогли. Один шляхтич, самый смелый, его на поединок вызвал, но порубил его наш боярин, затихли все, показал поединок, на чьей стороне правда, но не забыли ему ту обиду шляхтичи.

– Не боялся их наш боярин, поместье у него стеной обнесено было, гайдуки верные, никто бы не полез. Боярин с боярыней переселяться уже надумали, управляющего искали, в поместье оставить, а сами к детям переезжать той весной думали, да не успели. Позарился на монеты, что боярин к отъезду собрал, товарищ его боевой, единственный кому он еще доверял. Приехал к боярину, как бы проститься перед дорогой, знал, что собирается боярин к детям в гости.